вот, вернулась с альдебарана, помидоры глотаю заживо.
в глазах до сих пор сиротятся чероки, пассатижи, команчи.
в полете снилось, как собачьи головы от собак стали независимы
и без тел по земле елозятся, изнывая от юной горечи.
а ночью, посреди темного поля, молния на куртке вверх поехала
и горло в своей пасти защемила, и шею в зубах синих порасквасила.
как лиана турецкая съехались мясо с костью. кинждал поправимости
со мной расправился до кровавой сытости и лишил меня жуткой старости.
как космический паралич повредил все живые полости
и кровь растворилась до болезненной желтости
и испарилась на кафель планет. тряпкой вытру все эти мерзости
и спиртом, наверное, плюну, для верности, слюной на бешеной скорости.
скучный полёт, да труп летающий. челюсть жующая, изнуряющая.
меркурий, мерзкий ублюдок, провалился внезапно в желудок,
и теперь я не знаю, что делать, без шуток. а помидоры сияют божественностью.
я бы сказала, сказочной женственностью; я бы сказала, невкусным герпесом.
а ночью, посреди темного поля, три головы с одной шеей в теле не нуждаются.
собаки без голов быстрее размножаются, а все, кто умирает, старости лишаются.
я, вернувшись с альдебарана, заплела червей в волосы.
космос и любовь - болезнетворные фокусы.